И флаг мой – белый с голубым
Судьба и память Аллы Айзеншарф
Её стихи, как и её облик, как прикосновение её руки – внушают доверие. Я слышу её тихий ровный голос. Пережито много, перечувствовано – того больше, а издёрганности нет, да, тихий, ровный голос: «Виновата я, не подписывала даты, но правда, что многие стихи на еврейскую тему написаны ещё там. Конечно же, рвалась сюда. Оттуда – сюда. Для меня, сидящей в моих Бендерах, всё, что из Израиля, было из солнечного и желанного мира. Одно желание – вырваться, достичь этого берега, этого мира».
Корабль! Корабль оттуда,
откуда идут корабли.
Какое, наверное, чудо
полосочка этой земли!
А, может, в большие бинокли
они рассмотрели сейчас,
что женщина здесь, и намокли
ночные костры её глаз?
А, может, вселенская смута
в запеве её голосит?
Корабль! Корабль оттуда,
откуда идут корабли!
Был закат. Высокая женщина медленно и плавно спускалась по песку к морю, в сторону розового шара. Солнце вот-вот исчезнет, утонет. Она шла к нему, и распущенные волосы её светились в ореоле последних и, может быть, поэтому столь ярких лучей. Шла одна. Спускалась к морю, вбирая в себя последнее тепло закатного солнца.
Поэт Алла Айзеншарф
Вот так я увидела ее впервые. Она шла по песку, спиной к террасе, где собирались гости на бар-мицву моего племянника Даниэля. Было это давно. В прибрежном ресторане, в Мехморете, в десяти километрах от Нетании. Стихи ее я уже знала, а в этот вечер нам предстояло познакомиться. И когда спросила о ней, мне кто-то сказал: «Да вон она, к морю пошла»… И я долго стояла и смотрела ей вслед («И за мной везде бабий шепот: "Ах!"» – точно, как в ее стихах). А вот о чем она думала тогда, я узнала только сейчас, спустя много лет:
В холодное море уже по грудь
уходит закат.
Может, оттуда хоть кто-нибудь
вернется назад?..
Но разве из ада возвращаются?
У нее слабое зрение и больное сердце. Если плыть по течению, то давно пора сдаться. Но стихи, как мечты – всегда против течения.
Угодной быть? Но я угодна
тропе, висящей над обрывом,
но я угодна мокрым сходням,
к земле прижавшимся счастливо.
Горячим воздухом опасным
уже надышано до края,
но я угодна искре красной –
о, сколько их в ночи играет!
Умолкнуть, если вам угодно?
Я так давно молчать умею.
Но то, что вызрело сегодня,
я завтра – сею.
Жизнь начиналась в раю. Воспоминания о рае с годами всё податливей. В раю был белый домик в сирени и мальвах. Он стоял перед входом в большой тенистый парк, бывшее имение Потоцких. Раю не требуется большое пространство. Домик и двор с песочницей и качелями, с кустами роз, со старой дикой оливой, а главное, главное – любовь и ласка дружной семьи, где были папа и мама, и сестричка, и бабушка, и добрая няня. Все вместе уходили в парк, на пруд, но и там было своё крохотное местечко – под ивой, где жили лебеди и лягушки, кузнечики и другие загадочные твари. И они, казалось, принимали девочку как свою, и слушали её сказки, и ей казалось, что понимали. И звали её все эти кузнечики не Шарлотта, а Шеличка, точно так, как звали все домашние.
Имя папы Ноах, по-русски Ной Иосифович. Среди людей он понимал её лучше всех и любил больше всех. Это была удивительная связь, она чувствует её всю жизнь. «Этот сон в точности до деталей повторялся много раз, много лет».
Мне снился папа. Он еще живой,
и так мы громко весело
смеялись,
и по зеленой травке шли домой.
Мы шли домой и за руки
держались.
И мама нам махала из окна,
и бабушка в окне была видна.
Её отца убили при первом же погроме в Немирове, осенью 1941 года. Для неё это был первый погром. Первый ли для родителей – она не знала, а для еврейской общины городка Немирова погромы начались ещё в XVII веке с началом восстания Богдана Хмельницкого. В память о Немировской резне день 20-го сивана стал днём траура и поста. В конце того же века ещё один погром, казни и преследования – гетманом Украины был тогда сын Богдана Хмельницкого, правда, вскоре он и сам был казнён. В начале XVIII – новый, казацкий погром. Вот цифры из Краткой Еврейской Энциклопедии: в 1765 г. в Немирове числилось 602 еврея. В 1793 г. Немиров был присоединён к России и включён в черту оседлости. В начале XIX века служил резиденцией брацлавских хасидов. Это Нахману из Брацлава принадлежит крылатая строчка, ставшая бессмертной песней: коль hа-олам куло – гешер цар меод, гешер цар меод... весь мир – всего лишь узкий мост...
Известно, что поэма Хаима Нахмана Бялика о Кишинёвском погроме 1903 года впервые была опубликована по цензурным соображениям под названием «Сказание о Немирове». Есть в энциклопедии строчка, которая уже впрямую касается судьбы Шелички – Аллы Айзеншарф: «Во время Второй мировой войны нацисты уничтожили евреев Немирова в трёх акциях – ноябрь 41 г., июнь 42г., май 43 г...»
Между раем и адом не было ничего – никакого промежуточного пространства. 24 ноября убили папу. Девочку, чтобы защитить от фашистов, чтобы не убили, Шеличкой уже никто не называл, стали называть русскими именами – Галя, Алла. Аллой и осталась. А тогда запомнила: «чтобы не убили». Но сама она 2 мая 1942 года – ей не было ещё и 6 лет (род. в 1936) – очутилась в концлагере в том самом Брацлаве Винницкой области. А с конца ноября 43-го до марта 44-го – гетто в Бершади. Во сне являлся отец – высокий, широкоплечий, с чёрными кудрявыми волосами и голубыми глазами. Он нянчил их всех – двух своих дочек и маму – тоже. Во сне, про маму, это нормально. Он помогал больным – при жизни – как гипнотизёр, под его руками утихала боль и лучше росли цветы. Это, наверное, от него у неё такие способности, такие руки. А себе разве можно помочь?
Она помнит каждый день ада – гетто, акции, концлагерь, беспризорничество, опять гетто. Помнит, но долго не рассказывала. Только в 2004 году подарила книжечку, странную, потрясшую меня до глубины души, впрочем, как всех... Оказалось, это уже российское издание (Калуга, Полиграф-Информ, 2004), а израильское разошлось до того, и у меня его нет. Я спросила, а почему издано в Калуге? Так все на свете просто: супруги – редактор Мария и художник Евгений Смирновы, получив от друзей из далекого Израиля потрясшую их книжку незнакомой им Аллы Айзеншарф, решили издать ее в России! А почему книжка вышла без названия, то есть на обложке только фамилия автора, а когда первую страничку перевернешь, читаешь страшный диалог:
«– Хорошо, если выстрелят в рот.
– Это, доченька, как повезет»?
Алла тихим и ровным голосом отвечает: «Это и есть название».
Обложка детской книжки
Оказалось, стихи созданы ею, но шестилетним ребенком, и там еще детские, но выразительные рисуночки, а пониже на каждой страничке – комментарий уже взрослого поэта. Можно себе представить, как тяжело далась душе такая работа.
Из авторского предисловия:
«Война вышвырнула меня и сестричку Мэрочку на
улицу. Уже убит в погроме папа, мама далеко в концлагере. Родительский дом –
недавняя сказка, – стоит, как стоял. Но там – немцы. И мы, держась за руки,
бродим и бродим по улицам Немирова – две голодные затравленные девочки. Мне –
шесть, Мэрочке – десять. Мы не смеем подойти ни к одной калитке, ни к одному
окну. Вот в такое время (лето сорок второго года) и родились эти "стихи".
И я не меняла в них ни одного слова не только потому, что "автору" шесть
лет...»
А ведь еще лет за пять до нового тысячелетия она мне сказала: «Не могу, заговорю, и сердце разорвётся». А сейчас, вот уже сколько лет, сердца рвутся у нас, читателей этой книжечки и как бы зрителей документального кино о ребенке на войне глазами и устами ребенка.
Спасение является к каждому по-разному. К ней оно явилось в виде высокой белой женщины, красивой и лёгкой. Наяву ли? Во сне ли? Вот как это случилось. Она – до ада – резвая была, быстрая была, с разбегу упала как-то, и лицом – о камень и, наверное, потеряла сознание, жуткая боль унесла в темноту, и тогда, помнится, явилась ей высокая белая женщина, красивая и лёгкая. «Я буду с тобой, иди», – сказала и исчезла. Когда девочку привели в чувство и от крови отмыли, она вдруг попросила бумагу и ручку. И до этого не умевшая писать, а было ей 4 года, она стала писать письмо своей фее. Это были самые первые стихи, и взрослые не только удивились, но даже испугались. Кстати, когда её сын в три года сочинял стихи, это никого уже не впечатляло. Время другое, что ли, или вундеркиндов стало больше и к ним, как явлению, привыкли? Она же знала всегда, что у неё есть спасители на свете: папа с чёрными кудрями и добрыми глазами и её тайная белая женщина, приходившая в самые жуткие минуты. А кто же иной выхватил её из рук молодого смеющегося немца, отбиравшего в колонну смертников, и заставил уйти полицая – украинца Тимошку... Она пряталась в украинской семье, и ночью они пришли, с автоматами в руках, и вытащили из избы, и в концлагерь отправили, но не убили же... А когда на нарах тосковала по отцу, умирала по свету и теплу, кто уводил её на зелёный луг, с цветами, муравьями и даже улитками? И надо было ходить осторожно, ни на кого не наступив. Кто-то же научил сердце благоговению перед жизнью.
Алла Айзеншарф с любимым сыном
Люди говорят друг другу: я же тебе человеческим языком говорю, а так мало друг друга понимают, а тут вдруг человек голоса зверей и птиц различает, и шепот деревьев понимает. Казалось бы, при такой вот высоте, при лёгкости такой парящих рук ли, крыльев, а память не отпускает, она сильнее.
«Какой я отплáчу молитвой? / Какой отплачý тишиной / за все мои громкие битвы, / за весь мой победный покой? / Уже загораются свечи, / и трубный возносится звук. / И сердца касается вдруг / предчувствие встречи».
Встретились... Остались живы и мама, и сестрёнка, вернулись в Немиров, а жить там невмочь, и переехали в Бендеры. В 11 лет ревматизм суставов и сердца, открытая форма туберкулёза лёгких... С детьми ни учиться, ни играть. С 5-го класса в вечерней школе... Все кончали школу в 17 лет, она больше болела, чем училась. Аттестат зрелости в 21 год. Потом фельдшерское училище с отличием. Медсестра, сестра милосердия. Как подходит ей это звание – сестра милосердия. Уютный голос, несуетный взгляд, лёгкие руки...
Алла Айзеншарф (слева) с мамой, старшей сестрой и
сыном
Когда появились мысли – уехать? Сначала – уехать вообще – об этом писала всегда, а воздуха не хватало. По комсомольской путёвке оказалась в Сибири, в Красноярском крае, в Хакассии. (Наши пути немного разминулись во времени, но не в пространстве: Алла была на станции Бискамжа, а мы с Беллой Ахмадулиной и Ирой Озеровой – в селе Тергеш – в той же Хакассии. В сентябре леденела к рассвету вода, к чану ставили лесенку и рубили лёд топором – на кипяток... Но природа – цветы, листья, высокие, по плечи, травы – те же, и тоска та же – вне времени – Ш.Ш.) «И снова птицы улетают, / и снова что-то бередят. / Они, наверное, не знают, / что вслед им реет листопад. / Что ветру вольничать вольнее, / и легче в тучах гаснуть дню…»
И она вспоминает, что днём бывало лето, а ночью сковывало холодом. И не верилось, что утром вернётся лето или хотя бы осень...
Была у Аллы и любовь. Любимый приехал к ней в Сибирь.
– Любимая, – мне говорил мой друг.
– Любимая, – и целовал ладони.
Так осторожно воду пили кони,
когда садился в реку солнца круг.
И теплая, как ветер, благодать,
таинственная, к небу поднималась.
И только малость оставалась, малость, –
не отзываться, не уметь, не знать.
Вернулись в Бендеры. Сыну было 4 года, когда её, наконец, приняли в Литературный институт имени Горького, в Москве. Сначала послала подборку стихов и подписалась Алла Айзеншарф. Из-за этой неудобной фамилии в институт не приняли, и книги издавались трудно и, по ее словам, «муторно долго». Одна выпускница института им. Гнесина сказала: и вообще разговоры об антисемитизме в СССР сильно преувеличены, я, например, ничего такого не испытала. А говорят, она тонкий музыкант, наверное, мало читает, а слышит только то, что хочет слышать...
Когда Алла ту же подборку стихов, абсолютно те же стихи, послала под фамилией мужа – нееврейской, очень хотелось поучиться у мастеров, в столице, её приняли сразу, и в 31 год она стала студенткой Литинститута.
Каждым летом они отдыхали на Днестре. Лес, река, тишина. Противоположный берег – высокий глинистый обрыв – освещался солнцем и казался золотой сказкой – там летали стрижи и прямо над водой висели корни... И в золоте мелькал – на фоне неба – силуэт ребёнка, её смуглого мальчика. Он взбирался туда, куда она уже не могла. Ей кажется, что вот тогда что-то ожило, зашевелилось в душе, связалось с недостижимым и высоким – другим берегом.
Не цепляйтесь – руки мои тонки.
Не стыдитесь – я не всё могу.
Разыщите моего ребёнка
вон на том высоком берегу.
Я должна сказать ему два слова,
и сильней он станет и мудрей.
Есть у мироздания в основе
два такие слова: «Ты – еврей!»
Тема Израиля, раз появившись, не оставляла её. Иногда она была чёткой, осмысленной, иногда – как несбыточная мечта, как птица, что бьётся под занесённым ножом – да или нет? Когда отъезд казался нереальным, писались более абстрактные стихи.
Я дам тебе высшее благо,
а меньшего ты не проси...
Вот – белого неба бумага,
вот – синяя стайка в горсти...
Я дам тебе миг, чтоб помедлить –
дорога твоя нелегка.
На нашей земле заповедной
в песках затерялись века.
Иди же! Завидное благо
песчинку свою обрести.
Вот – белого неба бумага.
Вот – синяя стайка в горсти.
И все же сборник стихов «Я и ты» вышел в Кишинёве в 1971 году, а в 1977 – вторая книга «Кочевье». Время от времени печаталась в русских и молдавских журналах, коллективных сборниках.
Привезла готовый сборник в Израиль. И попала на проходимца – деньги ушли, сборник не вышел. Суд – дело долгое... Проходимец – наш, из бывших советских, от которых ей так хотелось уехать... Что вспоминать плохое? С тех пор, а они приехали в Израиль в 1988 году, вышло много книг – 17! Всё состоялось.
Исполнилась и главная мечта: виделся какой-то очень белый город. Когда душа бывала там, где ей хотелось, она видела себя в таком городе на израильской земле. «Город издали высился белый, / возносил купола. / И надежда над ним плыла / синим облаком за пределы. / А когда разгоралась ночь, / в сговор теней / уходила юная дочь / с пеньем…."
Ведь так мечтала жить в Израиле, забыть обо всем тяжелом, но так мы, наверное, устроены, проклятая память возвращала и страшное военное время, но и послевоенное, и совсем уж предотъездное – обыски, например, гласные и негласные. Что ищут у поэта? – Понятно, оружие. Ее оружием были стихи. «Плакатный фарс, портреты в фас, / а профиль – просто невозможен. / И всё яснее зреет в нас, / что можем мы, а что не можем. / И подытожен каждый час / палатой! Камерой! Таможней!»
Жизнь приобретала всё более отчётливую форму. Еврейская история, Израиль, Судный день – эти слова вдруг, или это только потом кажется, что вдруг, стали и естественными и торжественными, когда писалось... «Листьев жёлтая крутень – / Судный день. / Предотлётных птиц наказ – / судный час. / Звёздный росчерк – чей-то вскрик – / судный миг. / Так, на самом дне, в огне / открывалась Вечность мне».
Тайна, когда биография одного человека обретает тысячелетнюю память... Казалось бы, та же тема, но глубже, четче: «Последний вечер перед Судным днём. / Зажгутся свечи. Вспомнится о Нём. / И в неготовой суетной душе / произнесётся тихое: "Уже". / И в этот вечер перед Судным днём / вскипит слеза над жертвенным огнём / тысячелетней памяти моей…»
В Израиле два года жили в Иерусалиме. Потом, в своей квартире, в светлом городе Ашкелоне.
Сын женился. Получил социальное жильё. Как живётся? Когда какая полоса. Была такая полоса, когда сорок дней не было ни шекеля. Выплату какую-то задержали. Бухарская еврейка Маруся притаскивала замечательную еду... Врач-окулист по фамилии Песок выписала вместе с рецептами чек на 150 шекелей. Семья Сусленских, Клара и Яков, приносили еду, масло, конверты. Женщины из организации «Вицо»... Мирьям и Инна Мешель, скрипачка Нина... Добрых людей имена, как лучшие строки, запоминаются на всю жизнь, и как же ей хотелось их произнести...
Сестры Алла и Мэра на отдыхе в лесу
Первый сборник в Израиле назывался просто «Стихи», но в
нем было уже 400 стихотворений. За книгу «Рука твоя» Алла Айзеншарф получила
престижную премию «Олива Иерусалима». На вопрос, какие свои книги любит
особенно, назвала сборники «Молитва», «Другу», «Наедине», «Ночь охранная» и
вышедший в 2013 году – «На каменном календаре». Если все сложится удачно, книга
«Превыше любви и печали» увидит свет в конце 2014-го или в начале 2015 года.
Книга "Превыше любви и печали" вышла в
декабре 2014 г.
Когда на душе бывало очень плохо, до отчаяния, садились с сыном рядом, голова к голове – это же редкое счастье, когда есть с кем поделиться... И с кем – с сыном! Но бывает, бывает… Пришли, спилили ветки. Жужжит пила, падает на асфальт то, что было кроной – для поэтической души будто обрывается кусок жизни. Наверно, хорошо тому, кто не слышит крика дерева. Алла говорит, вот и приборы уже фиксируют боль и крик растения. Но, Алла, если правильно обрезать ветки, дерево крепнет и растёт ещё лучше... И газоны, и деревья – всё ведь для людей, мы же не в тайге... Это я пытаюсь ее утешать. Но она именно в тайге подружилась с медведем, играла с бурундуками, наверное, беседовала с рысью, которую вЫходила, и бандиты, сказала она, люди хоть и страшные были, но добрые... И сама будто себе объясняет: так они же понимали твой язык. А как нам высказать себя – здесь? Трудно, – говорю, – но можно. Нам надо было приехать пораньше, а мы задержались. – А твоя белая женщина приходит к тебе? Да, – отвечает она. – И тогда хорошо пишется. Окна её раньше выходили на восток, и она каждое утро встречала солнце и говорила «Шма Исраэль». Но тогда она жила на 4-м этаже, а недавно получила квартиру на первом, где прямо перед окнами и пальма, и лимонное деревце, и много зелени. Любимый сын, Израиль, живет сейчас не в Израиле, а в Латвии, приезжал из Риги, чтобы помочь ей с переездом. Что он там делает? Преподает Танах, читает лекции по еврейской истории в университете, в Общинном еврейском доме, на радио, на международных семинарах. Приезжает к матери раза 3-4 в год. Связь между ними очень крепкая: «У нас одна душа на двоих». Алла Айзеншарф на свою жизнь не жалуется, каждому рассвету в Израиле рада. Спрашивать, продолжает ли произносить молитву «Шма Исраэль», неприлично. Спрошу о другом: память и судьба чему-то учат? – Да, благоговению перед самой жизнью!
Обложка книги сына
«А если нет следа иного / в мгновенной памяти веков, / чем след летящих облаков, / я по нему идти готова. / По голубому плыть за ним / на легком судне белобоком. / И флаг мой – белый с голубым – / через огни нести высоко».
Из детской книжечки Аллы Айзеншарф с её комментариями
Кошка бездомная плачет,
но кто ее слышит?
А в теплых норах совсем иначе
живут мыши.
И ветер под крышу зарылся
и спит на соломе.
Он дома.
И я дом вспоминаю,
и так хочу чаю.
И чтоб дождь кончился скоро:
холодно под забором.
Мешок натянула на плечи,
а он мокрый,
и только начался вечер.
Я наверно умру под утро.
Я думала, умирать трудно.
На ночь сараи запирали, собак спускали с цепи, и если
шел дождь, надо было стащить с чьего-то забора сухую тряпку или мешок. Но получалось
не всегда.
Когда дядя Митя узнавал, что будет облава, он находил
нас в городе и незаметно приводил на пустырь. Там, в приготовленной яме, он заваливал
нас лопухами.
Через густой, высокий репейник пустыря не хотели
продираться даже овчарки. И мы лежали с утра до вечера без воды. Иногда слышали
лай, крики людей.
Ну сколько можно в этих лопухах!
А нас искают немцы и собаки.
И страшно. Он большой, как небо – страх.
И писать хочется и громко-громко плакать.
Немец прошел с большой собакой. Она оглядывалась на нас
и махала хвостом. Он больно дернул ее, собака взвизгнула.
Если б я была его собакой,
Я бы немцу руки искусала,
а потом бы спряталась в овраге
и смеялась и бока лизала.
«Земной поклон всем, кто принимал участие в нашем спасении: семье Ореховских в Немирове, жителям села Грабовцы».
Но она называет еще одну фамилию:
«Нисиловские – наши соседи. Он с папой работал на одном
заводе, в шахматы играли, праздники
отмечали семьями. Я у него на закорках выросла. А когда мы с Мэрочкой остались
одни на улице, искал, чтобы убить. Девушка Нелли – сестра его жены – с немцами
водилась»
Нелли танцует с немцем.
Музыка так играет,
платье летает,
туда и сюда летает, –
аж попку видно.
А ей не стыдно.
Смеется.
Нам иногда выносили поесть. Одна женщина позвала во
двор, а сама – в калитку. Мы похватали из миски и убежали, и залегли в канаве
напротив. Она немца привела. А маме после войны объясняла: «Не могла смотреть,
как они мучаются, так «нехай» уж сразу...»
Каша кислая-кислая,
мухи на миске мызгают,
ложки нету, но мы руками.
Хорошо, что не видит мама.
А теперь так болит животик –
из кустов не выходим.
Там какашки лежат разные,
а мои красные.
Жители села Грабовцы, что рядом с брацлавским
концлагерем, прятали нас по очереди, даже подкармливали. На сене под крышей
сарая с нами жили мыши, любопытные, по лицу бегали.
Гром пошел и дождь пошел,
а под крышей хорошо.
Здесь на сене пахнет летом,
только мамы с нами нету.
Мыши есть. Они не страшные,
друг у друга что-то спрашивают.
Мыши: мама, папа, дети.
Хорошо им жить на свете.
Это у нас было что-то вроде игры; найдем брошенный
кусок, по крошечке откусываем и представляем...
Нашли большой огурец,
на палочку посадили,
нарочно глаза закрыли
и хрумкаем понемножку:
хлеб, вареничек, холодец,
хлеб, вареничек, холодец,
и булочка на дорожку.
В нищем домике на окраине жили Ореховские: сапожник
Митька, его жена Полина и четверо всегда голодных мальчишек. Но они не выдавали
нас «жиденят», хотя за это немцы платили местным детям. А мы собирали для дяди
Мити окурки и очень заботились, чтобы их хватало.
У дяди Мити нечего курить,
и мы ему окурки собираем.
Сегодня есть, а завтра я не знаю,
а может, дождь или не будем жить?
Очень страшно и бездомно было по вечерам.
Вечером люди ушли домой,
даже не видно немцев.
Небо счернело над головой,
и каждый сарай чужой-чужой.
Куда деться?
Так я к папе на руки хочу!
Но я не плачу и не кричу.
Если б тогда нас вместе убили,
мы бы вместе и были.
После ночного инея земля отогревалась только к полудню.
А обуви не было.
Я об ножку ножку грею.
Я сама себя жалею.
А когда себя жалею,
еще больше холодею.
Когда я совсем ослабела от голода, Мэрочка носила меня
на спине, не оставила, как ей советовали.
Не ходят уже мои ножки.
Никак не подняться мне.
И Мэрочка на спине
таскает меня осторожно.
Идет – идет и качается,
пока день не кончается.
Совсем мальчишечье лицо с голубыми глазами на минуту
рассеяло страх перед немцем.
На луже бабочка лежала.
Лежала вся и не дышала.
Я под нее ладошку сунула
и подняла, в лицо подунула.
рукой махала. Я хотела,
чтоб улетела.
А немец, он в тени сидел,
Смотрел сюда, смотрел, смотрел,
И подошел, и сел на корточки.
И он не страшный был нисколечко.
А может, просто он забыл,
что немцем был.
Расширенная версия. Первоначальный вариант
статьи опубликован в газете «Новости
недели» (приложение «Евр. камертон»), 13.11.2014.
Благодарю Льва
Иванова за помощь в подготовке этой публикации (фото).
Всего понравилось:26
Всего посещений: 4580
Convert this page - http://berkovich-zametki.com/2014/Starina/Nomer4/Shalit1.php - to PDF file
Комментарии:
Ирина Борина
Кирьят Я, Израиль - at 2015-01-14 16:17:13 EDT
Дорогая Шуламит !Как замечательно получать всё время подарки -Ваши прекрасные эссе о необыкновенных людях и Поэтах ! Как тонко Вы всё чувствуете , и доносите до нас голос и жизнь такой изумительной Женщины и Поэтессы Аллы Айзеншарф ! Мы потрясены ! Замечательно ! С глубочайшим уважением, Ирина и Борис.
Игорь Ю.
- at 2015-01-11 00:34:35 EDT
"А немец, он в тени сидел,
Смотрел сюда, смотрел, смотрел,
И подошел, и сел на корточки.
И он не страшный был нисколечко.
А может, просто он забыл,
что немцем был".
Бывает же такой дар, что даже страшно.
Спасибо, Шуламит!
Дё Юрий
Россия - at 2015-01-10 23:19:36 EDT
Пролистывая сегодня одно из недавних приобретений «Русское богатство» 1903г. №11 (ежемесячный литературный и научный журнал), наткнулся на статью С.Южакова по еврейскому вопросу. Больше 100 лет прошло, а все по-прежнему. Автор отмечает усиление национализма как явления. А так же обсуждает тему покидающих Россию евреев. Зацепила фраза: «… посмотреть на Францию и Германию. В первой теперь нет на одного антисемита в парламенте, а в Германии их всего несколько человек».
И вот после этой статьи читаю Шуламит Ваше: «И флаг мой – белый с голубым».
Эх! Горестное эх! Вышеупомянутый С.Южаков с горечью говорил о еврейских погромах. Но ни он, ни какой другой человек мира век назад не смог бы предвидеть, увидеть ни в каких страшных снах, то что может испытать и написать в детских стихах маленькая Алла Айзеншарф. Так наивно по-детски и так страшно об АДЕ.
Спасибо Алле, что выжила, спасибо Вам что тревожите глухих и слепых. «Их всего несколько человек…»
Марина Петрашень
Бат-Ям, Израиль - at 2015-01-10 15:16:29 EDT
Дорогая Шуламит!
Очередное ОГРОМНОЕ СПАСИБО!
Ваш текст, как всегда, прекрасен.
Врослые стихи Аллы Айзеншарф глубоки и сильны.
А детские приводят в состояние удивления и немоты...
Прекрасно, что Вы написали и опубликовали этот очерк!
Теперь будем искать и читать стихи Аллы, и к ней,
как и к Вам, придёт большая волна любви и благодарности.
Любовь Гиль
БеэрШев&, Израиль - at 2015-01-08 17:20:29 EDT
Дорогая Шуламит! Дорогая Алла!
Скажите, где найти слова, чтобы выразить все обуревающие меня чувства?
Потрясающий рассказ и потрясающие стихи!
До глубины души взволнована жизнью и судьбой Аллы Айзеншарф.
Шуламит! Вы обладаете не только талантом писателя, а еще и талантом находить необыкновенных героев. Вы всегда виртуозно открываете самые важные страницы их жизни.
В Вашем многогранном повествовании о поэте Алле Айзеншшарф, подобно игре на скрипке, сконцентрировано всё, и горькая печаль, и радость, и гордость.
История невероятного спасения сестер Аллы и Мэры Айзеншарф, поэтическое дарование Аллы, ее мечта прикоснуться к Земле Израиля и исполнение мечты – уникальный сюжет, продиктованный самой жизнью в сочетании с мастерским пером – ПОДАРОК современникам и будущим поколениям читателей.Эту историю должны знать люди Земли.
ЗДОРОВЬЯ и ТВОРЧЕСКОГО ДОЛГОЛЕТИЯ
Вам, Шуламит и Алла!
Светлана Сигал
Холон, Израиль - at 2015-01-07 10:53:57 EDT
Дорогая Шуламит! Спасибо Вам за такую замечательную,добрую,интересную и трогательную статью. Всегда были для нас радостью Ваши передачи на радио Река и ваши рассказы о людях, которые благодоря Вам стали нам знакомы и близки. Всегда рады встречи с вами.
Гай
Хедера, Израиль - at 2015-01-06 20:50:35 EDT
Эссе прочитал и выложил ссылку на него в Фейсбуке. Пусть народ читает и думает о том, что одни люди делают с другими. И сколько всего люди могут вынести и вытерпеть. И, несмотря ни на что, остаться Людьми. И прожить целую Жизнь. И оставить след. Спасибо Вам!
Ефим Левертов
Петербу&, Россия - at 2015-01-06 17:04:18 EDT
Спасибо за знакомство с Поэтом!
Хана
кфар-Саб, Израиль - at 2015-01-06 16:32:06 EDT
Шуламит,огромное спасибо за статью,за знакомство с такой удивительной женщиной и её стихами.Начну их искать ..............
Ещё раз спасибо от всего сердца.Все 23 года Ваши передачи на РЭке были для меня подарком.
Будьте счастливы.Хана
Энна Романовская
Хайфа, Израиль - at 2015-01-04 23:11:09 EDT
Дорогая Шуламит! Прочла Вашу "Судьбу и Память Аллы Айзеншарф" . ("НН" "Еврейский камертон" ноябрь 2014).
Спасибо! "Внушают доверие" не только "стихи и облик поэта", но Вы, сумевшая так нежно и мудро рассказать, показать, увлечь, пробудить "чувства добрые" по отношению к "судьбе и памяти" героини эссе.
Ваши неспешные "размышления" о поэте, о жизни и творчестве, цитаты, начиная и включая "детские книжечки", - "учит сердце благоговению перед жизнью" .
"А в общем, надо читать тексты, как теперь говорят. На самом деле – её стихи...", - справедливо замечает Леонид Финкель, автор предисловия к книжке Аллы Айзеншарф "Рука твоя".
С Новым Годом!
С благодарностью и самыми добрыми пожеланиями. Энна
Фрида и Тамара Райзе
Нью Йорк, НЙ, США - at 2015-01-04 23:08:55 EDT
Большое спасибо, дорогая Щуламит! Читаешь - и комок в горле. Спасибо и Поэту! Сил Вам, здоровья, новых тем для очерков! Рита и Мара
Лев Авербах
Нью Йорк, Н. Й., США - at 2015-01-04 17:53:05 EDT
Дорогая Шуламит! Спасибо!
Читал на одном дыхании, но медленно,- глаза все врема увлажнялись! Мелодия Вашего стиля изложения так совпадает
с содержанием, и это очень усиливает эмоциональный эффект.
Ознакомился и с отзывами. У Вас такие замечательные, высоко интеллектуальные, духовно богатые читатели (почитатели)!!!
Присоединяюсь к их оценкам и благодарностям.
Всего Вам наилучшего,
берегите себя,
Лев Авербах
Михаил
Хайфа, Израиль - at 2015-01-03 22:18:55 EDT
Уважаемая Шуламит Шалит! У меня не хватит слов, чтобы высказать впечатление от прочтения Вашего рассказа о человеке т а к о й судьбы - о поэте Алле Айзеншарф. Поэт Алла Айзеншарф - чудесный. И в Вашем рассказе, который мы читали всей семьёй, столько уважения, любви, сочувствия и нежности... Низкий поклон Вам за этот рассказ! Вы, прямо по Пушкину, "чувства добрые" вызываете в наших душах, на какое-то время вырывая нас из каждодневной суеты. Ждём новых трогательных душевных историй!
Семья Желновских.
Geller Lidia
Dunedin, New Zealand - at 2015-01-02 22:47:47 EDT
Tolko chto prochla zamechatelnuju statju Shulamit Shalit -Alla.Mne povezlo-ja lichno znakoma s Alloj,i statja prekrasno peredajiot mochnij i odnovremenno dobrij, chelovechnij charakter Alli A eje sudba !Dve malenkije devochki skitajuchiesia po dorogam kogda-to liubimogo goroda.Nevozmozno eto chitat, serdce perevorachivaetsia.A vsia zizn, a stihi !Dorogaja Shulamit,spasibo za prekrasnuju statju. Ja seichas v gostiah u sina v ochen krasivoj i spokojnoj strane, no uze cherez 10 dnei vozvrashchajus v svoi Nacrat Illit. Dorogie Alla i Shulamit! Pozdravliaju vas s Novim Godom i zelaju krepkogo zdorovja, sil, novih tvorcheskih uspehov, mira i radosti. S uvazeniem i liubovju. Lida.
Рая Кульбак
Tel-Aviv, Israel - at 2015-01-02 10:49:05 EDT
Дорогая Шуламит Шалит!
О многих незаурядных личностях мы узнаем из Ваших мягких, лирических, порой грустных очерков, эссе, рассказов, которые читаются всегда с интересом. Сейчас – Алла Айзеншарф... Поэт, у которого (у которой) в жизни было всё: и рай, и ад, и литературный институт, и сын, и долгожданная земля Израиля, и книги, книги, книги...
Мы так много узнаём из Вашего рассказа. И Вы так умело и уместно подбираете стихи. Последнее стихотворение - всего 12 строк, а какая живописная картина встает перед глазами, какие образы! Спасибо
Soplemennik
- at 2015-01-02 04:59:49 EDT
Большое спасибо!
Юлия Коган
- at 2015-01-01 18:13:43 EDT
Когда в истории одной семьи и одной конкретной девочки слышишь отзвуки судьбы своей семьи, это удивительно. Когда от тепла дружеских и нежных отношений ты вместе с ней попадаешь в холод одиночества, холода и страха, это ужасает. Когда девочка-девушка-женщина, преодолев невозможные испытания, остается жить и не ожесточается, то ее страдания и ее победы учат и нас "благоговению перед жизнью".
Уважаемая Шуламит Шалит, Вы встретили эту женщину впервые в лучах заката, и так полюбили ее, и так рассказали о ней, что ее облик и образ как будто светятся в продолжение всего Вашего рассказа. Она идет к морю, и мы вместе с закатным солнцем не хотим с ней расставаться…
И как замечательна в этой публикации подборка фотографий.
Спасибо!
Фира Карасик
Россия - at 2014-12-31 19:27:23 EDT
Это невозможно забыть. Это невозможно простить. Стихи потрясают.
Полина и Сергей
- at 2014-12-31 18:19:34 EDT
Дорогая Шуламит,
Спасибо за потрясающую историю Аллы Айзеншарф,
рассказанную Вашим спокойным негромким голосом,
но оглушающую содержанием. Детские стихи Аллы просто сбивают с ног.
Перехватывает горло от чтения!
Можно только догадываться, чего Вам стоило это эссе,
его ровная интонация, сколько нервов!
Мы поздравляем Вас с наступающим 2015 годом, Шуламит,
желаем здоровья Вам и всем Вашим близким,
и обязательно - вдохновения и творчества!
Желаем, как и год назад, благополучия,
а главное - Мира нашей Стране.
Всего самого доброго, Шуламит,
Ваши
Полина и Сергей.
Леонид
Нетания, Израиль - at 2014-12-31 09:11:29 EDT
Статья потрясает. Поэтесса Алла после после такого травмирующего детства осталась с чистой душой высокого полёта. Настоящая еврейка, преодолевающая все трудности, как и её народ. И талант не угас.
Спасибо неповторимой Шуламит Шалит за эту статью.
Читатель Леонид Гольдин
31.12.14 г.
Иванов Лев
Ашкелон, Израиль - at 2014-12-31 07:30:59 EDT
С удовольствием прочитал поэтичный рассказ про у Аллу Айзеншарф. Я говорил с Аллой, ей тоже очень понравилось, настолько, что она сострила, выразив желание немедленно познакомиться с чудной поэтессой и интересным человеком, Вашей героиней, Шуламит, да не затупится перо Ваше!.
Кроме мастерства, я выявляю в Ваших работах большую душу, человечность, интеллигентность, преданность своему народу,
информативность и честность.