Евгений Лукин
СЛОВЕСНИКИ
(C) Е.Лукин, 1993
OCR BookWorm, 09.01.2003
Е.Лукин, Л.Лукина. Щелк!: Фантастические повести и рассказы
ООО "Издательство АСТ", М., 2001, 380 с.
Солнце останавливали словом,
Словом разрушали города.
Николай Гумилев
Лаве и раньше частенько доставалось на рынке, но сегодня... Радим
даже отшатнулся слегка, завидев ее на пороге. "Ах, мерзавки..." -
подумал он изумленно и растерянно.
Неизвестно, с кем Лава поругалась на этот раз, но выглядела она
ужасно. Шея - кривая, глаза - косят, одно плечо выше другого и увенчано
вдобавок весьма приметным горбиком. Цвет лица - серый с прозеленью, а
крохотная очаровательная родинка на щеке обернулась отталкивающего вида
бородавкой.
- Вот! - выкрикнула Лава. - Видишь?
Уронила на пол корзину с наполовину зелеными, наполовину гнилыми
помидорами и, уткнув обезображенное лицо в ладони, разрыдалась.
"Что-то с этим надо делать, - ошеломленно подумал Вадим. - Чем
дальше, тем хуже..."
Ушибаясь, он неловко выбрался из-за коряво сколоченного стола (как ни
старался Радим переубедить сельчан, считалось, что плотник он скверный)
и, приблизившись к жене, осторожно взял ее за вздрагивающие плечи.
- Не ходить бы мне туда больше... - всхлипывала она. - Ты видишь, ты
видишь?..
- Дурочка, - ласково и укоризненно проговорил Радим, умышленно
оглупляя жену - чтобы не вздумала возражать, и Лава тут же вскинула на
него с надеждой заплаканные младенчески бессмысленные глаза. - Они это
из зависти...
- Ноги... - простонала она.
- Ноги? - Он отстранился и взглянул. Выглядывающие из-под рваного и
ветхого подола (а уходила ведь в нарядном платье!) ноги были тонки,
кривы, с большими, как булыжники, коленками. С кем же это она
побеседовала на рынке? С Кикиморой? С Грачихой? Или с обеими сразу?
- Замечательные стройные ноги, - убежденно проговорил он. - Ни у кого
таких нет.
Зачарованно глядя вниз, Лава облизнула губы.
- А... а они говорят, что я го... го... гор-ба-тая!.. - И ее снова
сотрясли рыдания.
- Кто? Ты горбатая? - Радим расхохотался. - Да сами они... - Он
вовремя спохватился и оборвал фразу, с ужасом представив, как у всех
торговок на рынке сейчас прорежутся горбы, и, что самое страшное, каждой
тут же станет ясно, чьего это языка дело. - Никакая ты не горбатая.
Сутулишься иногда, а вообще-то у тебя плечики, ты уж мне поверь,
точеные...
Он ласково огладил ее выравнивающиеся плечи. Упомянув прекрасный цвет
лица, вернул на впалые щеки румянец, а потом исправил и сами щеки.
Покрыв лицо жены мелкими поцелуями, восхитился мимоходом крохотностью
родинки. Парой комплиментов развел глаза, оставив, впрочем, еле заметную
раскосость, которая в самом деле ему очень нравилась. Лава всхлипывала
все реже.
- Да не буду я тебе врать: сама взгляни в зеркало - и убедись...
И, пока она шла к висящему криво зеркалу, торопливо добавил:
- И платье у тебя красивое. Нарядное, новое...
Лава улыбалась и утирала слезы. Потом озабоченно оглянулась на
корзинку с негодными помидорами. С них-то, видно, все и началось.
- А насчет помидор не беспокойся. Сам схожу и на что-нибудь
обменяю...
- Но они теперь... - Лава снова распустила губы. - А я их так
хвалила, так хвалила...
- А знаешь что? - сказал Радим. - Похвали-ка ты их еще раз! Умеешь ты
это делать - у меня вот так не выходит...
И пока польщенная Лава ахала и восхищалась розовеющими на глазах
помидорами, он вернулся к столу, где тут же зацепился локтем за недавно
вылезший сучок.
- Хороший стол получился, гладкий, - со вздохом заметил он,
похлопывая по распрямляющимся доскам. - И дерево хорошее, без
задоринки...
Сучок послушно втянулся в доску. Радим мрачно взглянул на грязную
глиняную плошку.
- Чтоб тебя ополоснуло да высушило! - пожелал он ей вполголоса.
Плошка немедленно заблестела от чистоты. Радим отодвинул посудину к
центру стола и задумался. Конечно, Лаве приходилось несладко, но в
чем-то она, несомненно, была виновата сама. Изо всех приходящих на рынок
женщин торговки почему-то облюбовали именно ее, а у Лавы, видно, просто
не хватало мудрости отмолчаться.
- Знаешь, - задумчиво сказал он наконец, - тут вот еще, наверное, в
чем дело... Они ведь на рынок-то все приходят уродины уродинами -
переругаются с мужьями с утра пораньше... А тут появляешься ты -
красивая, свежая. Вот они и злобствуют...
Лава, перестав на секунду оглаживать заметно укрупнившиеся помидоры,
подняла беспомощные наивные глаза.
- Что же, и нам теперь ругаться, чтобы не завидовали?
Радим снова вздохнул.
- Не знаю... - сказал он. - Как-то все-таки с людьми ладить надо...
Они помолчали.
- Вот, - тихо сказала Лава, ставя на стол корзину с алыми помидорами.
- Умница ты моя, - восстановил он ее мыслительные способности, и,
наверное, сделал ошибку, потому что жена немедленно повернула к нему
вспыхнувшее гневом лицо.
- Я тебя столько раз просила! - вне себя начала она. - Научи меня
хоть одному словечку! Не захотел, да? Тебе лучше, чтобы я такая с базара
приходила?
Радим закряхтел.
- Послушай, Лава, - сказал он, и жена, замолчав, с сердитым видом
присела на шаткий кривой табурет. - Ты сама не понимаешь, о чем просишь.
Предположим, я научу тебя кое-каким оборотам. Предположим, ты сгоряча
обругаешь Грачиху. Но ведь остальные услышат, Лава! Услышат и запомнят!
И в следующий раз пожелают тебе того же самого... Ты же знаешь, я -
мастер словесности! Нас таких в селе всего четверо: староста, Тихоня,
Черенок да я... Видела ты хоть однажды, чтобы кто-нибудь из нас затевал
склоку, задирал кого-нибудь? Ведь не видела, правда?..
Лава молчала, чему-то недобро улыбаясь.
- Ну я им тоже хорошо ответила, - объявила она вдруг. - У Грачихи
теперь два горба.
- Два горба? - ужаснулся он. - Ты так сказала?
- Так и сказала, - ликующе подтвердила Лава. - И прекрасно без тебя
обошлась!..
- Постой, - попросил Радим, и Лава встала. Он потер лоб, пытаясь
собраться с мыслями. - Два горба! Да как тебе такое в голову пришло?..
- Мне это... - Лава не договорила. В глазах у нес был страх. Видно,
сболтнула лишнее.
Радим тоже встал и беспокойно прошелся по вспучившимся доскам пола.
- То-то, я смотрю, сегодня утром: то зеркало искривится, то сучок из
стола вылезет... Мы же так со всем селом поссориться можем! Не дай Бог,
придумают тебе кличку - тут уж и я помочь не смогу... Два горба!..
Он осекся, пораженный внезапной и, надо полагать, неприятной
догадкой. Потом медленно повернулся к отпрянувшей жене.
- Ты от кого это услышала? - хрипло выговорил он. - Кто тебе это
подсказал? Со словесником спуталась?
- Нет! - испуганно вскрикнула Лава.
- С кем? - У Радима подергивалась щека. - С Черенком? С Тихоней?
- Нет!!!
- А с кем? Со старостой?.. Ты же не могла это сама придумать!..
Следует заметить, что от природы Радим вовсе не был ревнив. Но
вздорная баба Кикимора с вечно прикушенным по причине многочисленных
соседских пожеланий языком однажды предположила вслух, что Радим - он
только на людях скромник, а дома-то, наверное, ух какой горячий!.. С
того дня все и началось...
- Староста! - убежденно проговорил Радим. - Ну конечно, староста,
чтоб его на другую сторону перекривило!.. Нашла с кем связаться!
Редко, очень редко прибегал Радим в присутствии жены к своему
грозному искусству, так что Лава даже начинала подчас сомневаться: а
точно ли ее муж - словесник? Теперь же, услышав жуткое и неведомое
доселе пожелание аж самому старосте, она ахнула и схватилась за
побледневшие щеки. Тем более что со старостой Лава и вправду связалась
недели две назад - в аккурат после того как супруг сгоряча ее в этом
обвинил. В общем, та же история, что и с Черенком...
"Спаси Бог сельчан - словесник осерчал", - вспомнилась поговорка.
Лава заметалась, не зная, куда схорониться. Но тут Радим запнулся,
поморгал и вдруг ни с того ни с сего тихонько захихикал. Видно,
представил себе Грачиху с двумя горбами.
- А ловко ты ее!.. - проговорил он, радостно ухмыляясь. -
Допросились-таки, языкастая...
Не иначе кто-то на рынке в сердцах обозвал его дураком.
- Два горба... - с удовольствием повторил резко поглупевший Радим. -
Не-е, такого сейчас уже и словесник не придумает... Видать, из прежних
времен пожелание...
Испуганно уставившись на супруга, Лава прижалась спиной к грубо
оштукатуренной стенке. А Радим продолжал, увлекшись:
- Во времена были! Что хочешь скажи - и ничего не исполнится!
Пожелаешь, например, чтоб у соседа плетень завалился, а плетень стоит
себе, и хоть бы что ему! Зато потом...
Он вновь запнулся и недоуменно сдвинул брови.
- О чем это я?
Видно, на рынке зарвавшегося ругателя одернули, поправили: ума, что
ли, решился - словесника дураком называть? А ну как он (словесник то
есть) ляпнет чего-нибудь по глупости! Это ж потом всем селом не
расхлебаешь! Не-ет, Радим - он мужик смышленый, только вот Лаве своей
много чего позволяет...
- Ты... о прежних временах, - еле вымолвила Лава.
Вид у Радима был недовольный и озадаченный. Мастер словесности явно
не мог понять, зачем это он накричал на жену, обидел старосту, смеялся
над Грачихой...
- Прежние времена - дело темное... - нехотя проговорил он. -
Считается, что до того, как Бог проклял людей за их невоздержанные речи,
слова вообще не имели силы... Люди вслух желали ближнему такого, что
сейчас и в голову не придет...
- И ничего не сбывалось?
- Говорят, что нет.
Глаза Лавы были широко раскрыты, зрачки дышали.
- Значит, если я красивая, то как меня ни ругай, а я все равно
красивая?
- Д-да, - несколько замявшись, согласился Радим. - Но это если
красивая.
Лава опешила и призадумалась. Красивой становишься, когда похвалят...
Можно, конечно, и родиться красивой, но для этого опять-таки нужно
чье-нибудь пожелание... И чтобы соседки на мать не злились...
Радим смотрел на растерявшуюся вконец Лаву с понимающей улыбкой.
- Так что еще неизвестно, когда жилось лучше, - утешил он, - сейчас
или в прежние времена...
- А... а если какой-нибудь наш словесник, - как-то очень уж
неуверенно начала она, - встретился бы с кем-нибудь из... из прежних
времен... он бы с ним справился?
Радим хмыкнул и почесал в затылке.
- М-м... вряд ли, - сказал он наконец. - Хотя... А почему ты об этом
спрашиваешь?
Лава опять побледнела, и Радим смущенно крякнул. "Вконец жену
запугал", - подумалось ему.
- Однако заболтался я, - сказал он, поспешно напустив на себя
озабоченный вид. - Напомни, что нужно на рынке выменять?
- Хлеба и... - начала было Лава, но тут со стен с шорохом посыпались
ошметки мела, а зеркало помутнело и пошло волнами.
- Это Грачиха! - закричала она. - Вот видишь!
- Ладно, ладно... - примирительно пробормотал Радим, протягивая руку
к корзинке. - Улажу я с Грачихой, не беспокойся... Кстати, глаза у тебя
сегодня удивительно красивые.
Съехавшиеся было к переносице глаза Лавы послушно разошлись на
должное расстояние.
В вышине над селом яростно крутились облака: одним сельчанам нужен
был дождь, другим - солнце. Временами заряд крупных капель вздымал
уличную пыль и только и успев, что наштамповать аккуратных, со вмятинкой
посередине, коричневых нашлепок, отбрасывался ветром за околицу. Мутный
смерч завернул в переулок, поплясал в огороде Черенка и, растрепав
крытую камышом крышу, стих.
Дома по обе стороны стояли облупленные, покривившиеся от соседских
пожеланий, с зелеными от гнили кровлями. С корзинкой в руке Радим шел к
рыночной площади, погружая босые ноги то в теплую пуховую пыль, то в
стремительно высыхающие лужи и поглядывая поверх кривых, а то и вовсе
завалившихся плетней. Там на корявых кустах произрастали в беспорядке
мелкие зеленые картофелины, ссохшиеся коричневые огурцы, издырявленные
червями яблоки - и все это зачастую на одной ветке, хотя староста
ежедневно, срывая и без того сорванный голос, втолковывал сельчанам, что
каждый плод должен расти отдельно: лук - на своем кусте, картошка - на
своем. Как в прежние времена.
Уберечь огород от людской зависти все равно было невозможно, поэтому
владельцы не очень-то об этом и заботились, придавая плодам вид и вкус
лишь по пути на рынок. Впрочем, в обмене тоже особого смысла не было -
меняли картошку на яблоки, яблоки на картошку... А на рыночной площади
собирались в основном поболтать да посплетничать, даже не подозревая,
насколько важна эта их болтовня. Волей-неволей приходя к общему мнению,
рынок хранил мир от распада.
Радим шел и думал о прежних временах, когда слова не имели силы.
Поразительно, как это люди с их тогдашней невоздержанностью в речах
вообще ухитрились уцелеть после Божьей кары. Ведь достаточно было
одного, пусть даже и не злого, а просто неосторожного слова, чтобы род
людской навсегда исчез с лица земли. Будучи словесником, Радим знал
несколько тайных фраз, сохранившихся от прежних времен, и все они были
страшны. Словесники передавали их друг другу по частям, чтобы, упаси
Боже, слова не слились воедино и не обрели силу. Вот, например:
"Провались все пропадом..." Оторопь берет: одна-единственная фраза - и
на месте мира уже зияет черная бездонная дыра...
- Чумазый!
- Ты сам чумазый!
- А ты чумазее!..
Отчаянно-звонкие детские голоса заставили его поднять голову. На
пыльном перекрестке шевелилась куча-мала, причем стоило кому-либо из нее
выбраться, как ему тут же приказывали споткнуться и шмякнуться в лужу,
что он немедленно и делал под общий сдавленный хохот. Потом раздался
исполненный притворного ужаса крик: "Словесник! Словесник идет!.." - и
ребятня в полном восторге брызнула кто куда. Остался лишь самый
маленький. Он сидел рядом с лужей и плакал навзрыд. Слезы промывали на
грязной рожице извилистые дорожки.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг