Поскольку текст Людмилы Петрановской о «комплексе профессора Преображенского» начинается с «запевалы», то есть меня, то, в свою очередь, поблагодарив Людмилу Владимировну, — потому что поговорить и вправду есть о чем — с себя же и начну свой ответ.
Во-первых, причислять меня, человека, воспитанного прапорщиками, к какой-то особой касте интеллигенции, комплиментарно, конечно, но неверно. Я не страдаю комплексом хорошего меня, живущего в плохом, доставшемся мне по ошибке, народе. Я с этим народом два с половиной года в одной казарме, окопе, камере просидел, а от отношения к людям свысока в этих местах отучают очень быстро.
Так что мечты просвещать народ у меня нет. Миссией сеять доброе, разумное, вечное не страдаю. О том, как народ воспрянет и освободит себя, и меня — не мечтаю. На власть, как на главного европейца, не уповаю. И поглавнее видали. Засыпать своими телами пропасть между собой и народом не желаю. По поводу отъезда решение еще не принято. И уж точно оправдываться по поводу этого решения не собираюсь.
Лично я хочу вообще только одного: свободно говорить, свободно писать, свободно зарабатывать — и не получать при этом арматурой по голове или зеленкой в лицо. Собственно, это все мои хотелки. А судьбы народа интересуют меня куда в меньшей степени.
На этом размышления о роли интеллигенции в стране — как и персональные колкости — оставляю в стороне и перехожу к сути вопроса.
Собственно говоря, многое из того, что Людмила Владимировна почему-то приписывает мне, не совсем так. Слово «народ» я вообще стараюсь не употреблять. Я вообще плохо понимаю, что это такое. Россия с Чечней, находящиеся (по крайней мере на данный момент) в составе страны «Российская Федерация» — это один народ? Я думаю, немногие после двух войн — по обе стороны — скажут, что чеченцы и русские — это один народ.
Тогда что это? То, что ведет род из общего корня? У нас 85 субъектов федерации, построенной по национальному территориальному делению.
Сообщество людей, объединенных некоей общностью? Которые могут сказать о себе «мы»? Но слово «мы» я могу употребить только к очень небольшому кругу близких людей. Вот моя семья — это «мы». Ну, наши бабушки. Это тоже мы. Еще небольшой круг родственников. А дальше? Я, Рамзан Кадыров, Игорь Стрелков, Берл Лазар и Алексей Мильчаков — это «мы»?
Полиция Чечни на параде. Фото RIA Novosti/Scanpix
Полиция Чечни на параде. Фото RIA Novosti/Scanpix
Формулу «граждане Российской федерации» я еще могу принять — и то с огромными оговорками о «гражданах» и о «федерации». Или, скажем, people of Russia. Определение же «народ» максимально я могу понять в небольших национальных государствах, где большинство населения действительно так или иначе «народилось» от одного «рода», но в таких гигантских многонациональных образованиях, как РФ, слово народ мне кажется лишенной смысла конструкцией. Население России — это не народ. Это совокупность групп людей (очень атомизированных, надо заметить), живущих на одной территории, в границах одного государства.
Поэтому я стараюсь употреблять слово «страна».
Этот термин намного понятнее.
А вот что касается страны…
Первое.
Песня о том, что плохой царь угнетает хороший народ, также стара, как и песнь про интеллигенцию. Проблема в одном. До Путина, был Андропов. И Афган. До него — Брежнев. И Чехословакия. До него — Хрущев. И Новочеркасск. До него — Сталин. До него — Ленин. До него — Николай Палкин, до него — Павел, до него — Анна Иоанновна, до нее Петр, до него…
С 1776 года в США не было ни одного диктатора. В России мы уже насчитали с десяток. Нет, Российская Империя была не хуже и не лучше других империй, вполне себе государство тех времен, в чем-то даже и передовое, а в Америке и рабство отменили на четыре года позже, и сегрегация продержалась до середины прошлого века, но факт остается фактом — здесь так принято. За всю историю России я могу вспомнить только два года, когда эта страна была свободным европейским государством — с 1991-го по 1993-й. Ну, еще восемь месяцев с февраля по октябрь 1917-го. Все остальное время конструкция этой страны неизменна — диктатор на троне, ведущий имперские войны направо и налево, и «хороший» (но порабощенный и молчаливый) народ внизу. В этих войнах и участвующий.
И ничего с этой историей не поделаешь.
Второе.
То, что Людмила Владимировна не читала моих размышлений раньше, не означает, что на меня «вдруг» нашло озарение. О том, что Путин является выразителем чаяний большинства населения страны, я пишу довольно давно. Я не верю в восемьдесят шесть процентов его поддержки. Институт социологии в России сломан, как и все остальные государственные и общественные институты, но то, что никаких почти монолитных девяноста процентов у царя нет, это очевидно. Тем не менее, поддерживает его действительно значительная часть населения. А по моим личным оценкам — даже большинство. Пятьдесят, пятьдесят пять, может быть шестьдесят процентов. И если завтра состоится самое-пресамое честное голосование при прочих равных — люди пойдут и выберут Путина. Честно и без фальсификаций. А «Яблоко» так же стабильно наберет свои три — пять — семь процентов.
Но проблема даже не в этом.
Проблема в том, что «рейтинг Крымнаша» — уже реально восемьдесят шесть процентов.
Подавляющее большинство населения страны поддерживает аннексию Крыма.
Даже если оно не поддерживает Путина. Даже если оно настроено проевропейски. Даже если оно частично хочет либерально-демократических перемен.
Подавляющее большинство населения России — носители имперского сознания. Это факт.
Я считал, и считаю, что в 2011-2012 годах произошла силовая узурпация власти — именно силовая, я настаиваю на этой формулировке, потому что москвичи помнят заполненный войсками и ОМОНом центр — и эта вещь мне кажется настолько очевидной, что проговаривать ее каждый раз нет никакого смысла. Поэтому упрекать меня в том, что я снимаю вину с узурпатора — мягко говоря, некорректно. Мы помним, насколько низок был тогда рейтинг власти и насколько массовыми были протесты.
Но захват Крыма примирил власть и большинство населения страны, которое власть в этом захвате поддержало.
Бороться с узурпатором — можно.
Бороться со страной — нельзя.
После первой Чечни ты думаешь, что произошла какая-то ошибка. Надо написать, всем рассказать, чтобы поняли, чтобы такое больше не повторилось. Никогда! Ведь нельзя убивать людей!
После второй ты думаешь — ну, хорошо, это следствие предыдущих ошибок, но уж теперь-то точно такого больше не будет.
Потом разгоняют телеканал, на котором ты работаешь. Потом убивают твоего коллегу. Потом еще одного. Потом третьего. Потом по улицам начинают ходить фашистские марши. Мигрантам начинают резать головы.
Потом твоя страна вводит войска в Грузию. Потом строит фильтрационные лагеря для вьетнамцев. Потом аннексирует Крым. А затем начинает на Донбасе такую бойню, что, даже повидав кой-чего в жизни, стоишь с отвалившейся челюстью и не веришь.
Как говорил один мой знакомый, который на свои деньги издал книжку о чеченской войне и десять лет ходил с ней по школам, пытаясь старшеклассникам рассказать, как оно все было, а потом, в две тысячи восьмом, с началом новой войны, плюнув на все, подал документы на эмиграцию — «Что-то замумукался я вас переделывать, господа».
Если у кого-то есть желание потратить еще двадцать пять лет, пытаясь переделывать эту страну — пожалуйста. Но лично я теперь считаю, что если страна желает лететь в пропасть — ок. Скатертью дорога. Отойди с пути и не мешайся под колесами. Необучаемые.
Третье.
На самом деле, мнение большинства в смутные периоды никогда никого и не интересовало. Что там желает большинство, не суть важно. Все всегда делается в столицах. Все всегда делается меньшинством. Наиболее активным. Большинство всегда настроено мещански. Его «политика» вообще мало интересует. Оно примет любую власть, достаточно только настроить нужную программу в телевизоре. И точно так же, как оно сегодня голосует за Путина, оно будет голосовать за Обаму.
Интересна ли такая страна, которой можно управлять джойстиком от телевизора — это другой вопрос, но, как мы видим, на данный момент данной стране можно внушить любую конструкцию — про то, что мы всех победили в Сирии, и про то, что нас в Сирии нет. Про то, что бандеровцы распяли мальчика, и про то, что надо выполнять Минские договоренности. Про то, что был независимый референдум, и про то, что «мы никогда и не скрывали». О том, что мы сбили транспортный самолет. О том, что мы ничего не сбивали. О том, что это был украинский «Су». О том, что это была ракета. О том, что мы никогда и не отрицали, что это «Бук», но это — украинский «Бук». И так далее.
Более того, большинство — оно вообще, в принципе, хорошее. Откровенных подонков, маргиналов, идиотов, убийц и садистов — их вообще мало. Воевать на Донбасс за русский мир адепты Новороссии в большинстве своем едут не потому, что они садисты и убийцы. А потому, что они не хотят, чтобы проклятые бандеровцы прибивали русских детей к рекламному щиту. Да, они инфантильны, не способны критически мыслить, сожрали свой мозг и поселили туда зомбоящик — но в сути-то своей они едут воевать за добро против зла!
И большинство полицейских, с которыми мне приходилось сталкиваться в обезьянниках — тоже хорошие добрые люди. Даже в ОМОНовцах есть что-то человеческое. Кто-то дверь автозака приоткроет, если душно. Кто-то сигарету даст. Кто-то выведет покурить. Кто-то выведет в туалет. Семь из десяти скажут — да, ты прав. Да, мы все понимаем. Да, со страной надо что-то делать. Более того, многие разделят твои взгляды! Я из всех своих задержаний не могу вспомнить ни одного идейного путиниста и ни одного отъявленного прирожденного садиста. Все они, в общем-то, хорошие, добрые и понимающие люди.
Задержание активистов оппозиции во время Марша миллионов в 2012 году. Фото RIA Novosti/Scanpix
Задержание активистов оппозиции во время Марша миллионов в 2012 году. Фото RIA Novosti/Scanpix
Потом, правда, эти же люди наденут на вас наручники, отведут в суд, где хороший и в общем-то добрый судья выпишет вам арест, если надо, отвезут в СК, где хороший и добрый следователь выпишет вам срок в пару лет, отвезут обратно в камеру, оприходуют дубинкой, а потом в камере снова угостят сигареткой — что же мы, звери что ли.
Но в целом — это добрые и незлые люди, все понимающие про власть. Тут я совершенно с Людмилой Владимировной согласен. Это истинная правда.
Но внушать, решать, действовать и управлять все равно будут не они. Решать и управлять всегда будет меньшинство.
Четвертое.
Россия находится сейчас на такой развилке, что я допускаю любой вариант развития событий. От точки экстремума «власть плавно перейдет в руки Медведева, от него плавно в руки Навального и под его руководством Россия станет — ну если не демократическим государством с соблюдением прав человека, то хотя бы перестанет быть психушкой» — до точки экстремума «власть захватят совсем уже поехавшие головой фашисты и садисты и утопят в крови сначала страну, а затем и полмира». Между этими двумя вариантами я допускаю любое развитие событий включительно.
И вот тут мы подходим к самому главному.
Пятое.
Проблема в том, что в стране с имперским шовинистическим и нерешительным пассивным большинством (хоть в душе добрым и пушистым) власть будет принадлежать активному меньшинству.
Так на чем же основаны ожидания, что это будет непременно либерально-демократическое меньшинство? Почему грядущая смена строя произойдет непременно в буржуазно-демократическом направлении?
Социологические опросы говорят?
Я уверен, что если в Славянске года четыре назад провести социологический опрос — настоящий, всамделишний — подавляющее большинство населения оказалось бы проевропейски ориентированным, демократичным, поддерживающим права и свободы классом.
А потом туда пришла тысяча вооруженных, организованных мужчин, и поставила стотысячный город раком.
Тысяча человек. Стотысячный город.
Один процент.
Для России это — полтора миллиона человек.
На самом деле, хватит меньше: пятнадцать банд по десять тысяч. А их здесь, стараниями телевизора, взращено куда больше.
Почему мы должны думать, что если власть после ухода Путина достанется условному Медведеву или условному Навльному-Мальцеву (а я считаю, что после Путина будет условно пролиберально ориентированный правитель) — то они смогут ее удержать?
Почему мы должны думать, что пролиберально настроенное меньшинство будет активнее и сможет использовать те инструменты, которые сможет — а я уверен, и будет — использовать импреско-фашистко-агрессивное меньшинство? При, как мы выяснили, — да, хорошем, да демократически ориентированном, но — пассивном! — большинстве?
Почему мы должны думать, что люди, осознающие, что они являются военными преступниками, вдруг поднимут лапки и дадут отправить себя в Гаагу? Что делать с личной гвардией Рамзана Кадырова, например? С отрядами «православного бизнесмена» Малофеева? Который уже умудрился создать группировку, способную захватить стотысячный город?
Вполне себе легитимная и демократическая власть в 1993-м расстреляла свой парламент из танков — почему вдруг этого не сможет произойти в дальнейшем?
Население страны, антивластные настроения которого были куда как выше, не вышло на улицы в 2011-м — почему вдруг это должно произойти в 2017-м?
Народ не вышел в 2014-м, когда власть начала творить такую фигню, какой в мире уже не было семьдесят лет — наоборот, он слился с ней в едином порыве «Крымнаша» — почему вдруг через несколько лет должно быть иначе?
Тридцать лет назад эта страна долбила Афганистан. Миллион трупов. Двадцать шесть лет назад — Прибалтику и Молодову. Двадцать — Чечню. Восемь — Грузию. Сейчас — Украину.
Оставшиеся от советской армии танки на окраине Кабула. Фото AP/Scanpix
Оставшиеся от советской армии танки на окраине Кабула. Фото AP/Scanpix
Половину из них — без Путина.
Это только новейшая история.
Почему через двадцать лет она не будет долбить еще кого-то? Также без Путина?
Один раз нам поверили. В девяносто первом. Когда, вроде, все — Сталина к черту, Дзержинского мордой об асфальт, КПСС запретить, ГКЧП не пройдет. Прошло всего двадцать пять лет. Всего двадцать пять. Танки этой страны оккупируют часть соседнего европейского государства. Перелома в массовом общественном сознании не произошло. Почему вдруг он произойдет через несколько лет?
Мои предположения о том, что этого не произойдет, строятся на опыте, практике и исторических примерах. На чем строятся предположения, что взять власть сможет именно буржуазно-демократическая часть населения? На социологических опросах?
Допускаю.
Но что вы будете делать, когда выйдете на Красную площадь — а там танки? Покажете им результаты ваших соцопросов?
Лично меня, например, это не убеждает.
Я вообще считаю, что русский народ — в том смысле, в котором эту конструкцию употребляет мой оппонент — один из наиболее свободолюбивых в Европе. По крайней мере, был. Столько восстаний, сколько было в России, не было, пожалуй, нигде.
Проблема только одна. Здесь все время проигрывают.
В семнадцатом году Россия была вполне проевропейски ориентированным государством — совершенно с этим тезисом согласен. И революция произошла именно буржуазно-демократическая. Только потом пришло несколько тысяч вооруженных, организованных человек и погрузило страну в десятилетия кровавого хаоса.
Так что вопрос не в том, кто хороший, а кто плохой — интеллигенция или народ.
Вопрос в том, кто сумеет захватить и удержать власть.
И это самый важный аспект, который все русскооптимисты совершенно не хотят принимать в расчет. Когда говорят о социологических опросах, настроениях в обществе и «почему триста сталинистов играют большее значение, чем сто тысяч вышедших за Немцова». И в процессе борьбы за власть та часть общественного спектра, где находятся «триста сталинистов» активнее — активнее и решительнее! — чем сто тысяч либералов. И она готова к действиям. И она готова к крайним действиям. По отношению к своим внутренним врагам. К вам. К которым совершенно не готовы вы, мои прекрасные русскооптимисты.
Я никогда не говорил, что народ — необразованное пьяное быдло и гопник. Я говорил и говорю, что классом-гегемоном в этой стране на данный момент является — пьяный агрессивный гопник. При пассивном «народном» большинстве. И активном, но слабом «интеллигентном» меньшинстве.
И, исходя из этого, Шестое. И самое главное.
Проблема в том, что этот дискурс о хорошем народе/плохом народе возможен теперь только внутри России. О том, что это плохой Путин захватил власть, а на самом-то деле мы хорошие, добрые, демократичные, либеральные, за права человека и стонем под гнетом диктатора — это мы можем рассказывать теперь только сами себе. А за пределами России это самокопание больше никого не интересует.
Особенно по периметру.
Теорию о том, что это все проклятый Путин, вы можете рассказывать в России, но не сможете больше рассказать никому ни в странах Балтии, ни в Чечне, ни в Грузии, ни в Молдове, ни теперь в Украине. Особенно — в Украине. Вот там ближайшие лет двадцать лучше даже и не заикаться про «хороший русский народ».
Время рассуждать об этом — прошло. Страна такова, какова есть.
А она такова, что ее лицом на данный момент УЖЕ является не профессор Преображенский. Каков бы он ни был. И не хороший народ. Каков бы ни был он тоже.
Ее лицом на данный момент является то небритое мурло с сигаретой и автоматом, которое поднимает в руке детскую плюшевую обезьянку на фоне сбитого пассажирского «Боинга». Облетевшее весь мир фото.
Детская игрушка среди обломков "боинга" Malaysian Airlines, сбитого в июле 2014 года над Донбассом. Фото RIA Novosti/Scanpix
Детская игрушка среди обломков «боинга» Malaysian Airlines, сбитого в июле 2014 года над Донбассом. Фото RIA Novosti/Scanpix
Наша страна сегодня — страна международных террористов, головорезов, полоумных сталинофилов, мракобесов и дикого, необузданного ворья. Потому что внутреннюю, да уже и внешнюю повестку в стране определяют именно эти группы населения, а не хороший народ. И воспринимается она именно так, а не как страна хорошего народа. И ведет она себя как страна ворья, сталинофилов и мракобесов. А не как страна профессоров. И произошло это именно потому, что повестку диктуют агрессивные гопники.
Не мы делаем им лицо. Они делают лицо нам.
В Германии в 1938-м воевать тоже никто особо не рвался. Позиговать и поорать «Судетынаш» или написать донос на соседа-еврея — это одно. А идти воевать за «Дойчланд убер аллес» — совсем другое. Да только когда пришло время, уже никто не спрашивал. В итоге Германия вошла в историю не как страна, где большинство по кухням не поддерживало войну и не собиралось погибать, а как нацистское государство, развязавшее самую страшную бойню в истории планеты.
Всем плевать уже, хороший в России народ, или плохой. Поддерживает или не поддерживает. Достаточно того, что страна, в которой живет этот народ — такова, какова есть. А как этот хороший народ построил такое плохое государство — эти тонкости за его пределами волновать уже перестали. Два года назад. После десяти тысяч трупов в некогда бывшей нам братской стране. С тех пор всем глубоко плевать, как так вышло.
Вышло. И этого достаточно.
Вот, собственно, и все.
А так-то народ, конечно, хороший, да.
Кто же спорит.
Вход
Поиск
